– Это не обычное впитывание, это полное стирание, и это совсем другое. Когда кто-то забирает память полностью, воспоминания выходят цельными. Это, должен сказать, немного удивило меня. – Он на секунду замолчал и прижал меня к себе еще крепче. – Именно поэтому мне удалось сохранить твое воспоминание о нашем острове. – Он поцеловал меня в ухо и улыбнулся.

Я улыбнулась ему в ответ; ему тогда нужно было хоть одно хорошее воспоминание, чтобы сохранить рассудок, и он поменял наши воспоминания местами. Так что теперь мы оба точно знали, как относимся друг к другу, и никто никогда не сможет убедить нас в обратном.

Неожиданно я ощутила чувство вины, оттого что мои мысли уходят в сторону; у нас имелись проблемы, которые необходимо было решить.

– Оливия не говорит хотя бы, какие чувства у нее вызывает украденная у Кэтрин мысль? Может быть, это нам поможет?

– Я не могу попросить ее даже попытаться сделать это; ей сейчас действительно очень нелегко. Каким бы ни было это воспоминание, что бы там Кэтрин ни затаила в своем извращенном сознании, это настоящий яд. И Оливия, разумеется, чувствует себя в ответе за происходящее.

– Но с какой стати? Это вовсе не ее вина. Позволь мне поговорить с ней.

– В данный момент она не настроена на то, чтобы говорить с кем-либо. Но теперь, когда я знаю, что ты в безопасности, я могу попытаться помочь ей разобраться с собой, так что со временем мы всё должны узнать.

Мое сердце болело за нее, и мне хотелось сделать что-то такое, что облегчит ее юную жизнь.

– Скажи, что я ее очень люблю, когда увидишь ее, хорошо? Скажи, что Бисли скоро вернется и мы снова будем гулять с ним.

Кэллум слабо улыбнулся:

– Я передам ей все это, и, надеюсь, ей станет лучше.

Какое-то время мы молчали, погруженные в свои мысли. Я не могла вообразить, чем же я так разозлила Кэтрин и как это теперь связано с Оливией. Я разрывалась на части: бо́льшая часть меня испытывала облегчение, оттого что Кэллум снова со мной и что трудности, что стояли перед нами, в основном решены. Но другая моя часть страдала из-за того, что случилось с Оливией. Она всего лишь ребенок и не заслужила того, что получила. Мои мысли все время возвращались к тому, чем похвалялась Кэтрин на станции. Она сказала, что Оливия украла воспоминания о том, как могут спастись дерджи, тесно переплетенные с причиной, по которой она так ненавидела меня. Что-то в этом, какая-то деталь, которую Оливия не могла увидеть или понять, почти лишала ее рассудка. Может, это ненависть так пугала Оливию?

Мне нужны были факты, и тогда у меня появится возможность помочь ей. Если же она мне ничего не скажет, единственный путь к этому – снова найти Кэтрин. При этой мысли мне стало сильно не по себе.

Внезапно подувший ветерок вернул меня в настоящее, на лондонскую площадь, где мы сидели с Кэллумом. У меня было чувство, будто я живу в коробке, отдельно от всего; но, разумеется, это было не так. Вокруг суетился Лондон, люди спешили домой, и я неожиданно для себя вновь вписалась в эту картину. Оглядев парк, я увидела облако маленьких огоньков – то были счастливые ауры возвращавшихся домой служащих офисов. Желтые огоньки плясали и мельтешили над их головами, и меня переполняло облегчение, оттого что я снова видела их.

Изможденная, я откинулась на спинку скамейки.

– Я люблю тебя, Кэллум, и мне очень хочется побыть здесь с тобой, но я очень устала и мне нужно мое обезболивающее. Ты можешь пойти со мной домой? Мне нужно попытаться понять еще кучу всего: почему Роб не умер? Что пошло по-другому по сравнению с предыдущим разом?

Лицо Кэллума стало озабоченным:

– Конечно. Я дойду с тобой до станции, а затем отыщу Мэтью – у него могут быть какие-то ответы на твои вопросы, а потом приду к тебе.

– Если я буду хорошо спать ночью, то, может, попробую приехать завтра и встретиться с тобой под куполом.

В зеркале его рука опять крепко обняла меня.

– Невозможно придумать ничего лучше. Пошли, отведем тебя домой.

Сев в поезд, я поняла: дела у меня обстоят еще хуже, чем я сказала Кэллуму – я была донельзя вымотана. Несколько дней меня подпитывали лишь эмоции и адреналин, а теперь и они иссякли. Мне хотелось свернуться в маленький клубочек и заснуть на месяц. К счастью, моя остановка была конечной, и мне не пришлось беспокоиться по поводу того, что я задремлю по дороге. В какой-то момент я проснулась от тычка под ребра и обнаружила, что сплю на плече сидящего рядом пассажира, выглядящего весьма сердитым. Извинившись, я поерзала на своем месте и уселась, прислонившись головой к окну. Я не могла не улыбаться про себя, когда смотрела на ауры людей на проплывающих мимо платформах. Он очень успокаивал, этот странный талант различать ауры, который был также и у Кэллума. Мысли мои затуманились, и я позволила своим векам вновь сомкнуться.

Разбудил меня внезапный пронзительный звонок мобильника, и я не сразу поняла, что моего. У громоздкого старого телефона был поистине дурной звук, и я извиняясь смотрела на попутчиков, пока наконец не достала его из заднего кармана. На этот раз имя на дисплее высветилось.

– Привет, Джош, что случилось?

– Подумал, ты захочешь пораньше узнать о том, что родители уже дома, – очень тихо сказал он.

– О, да, спасибо. В каком они настроении?

Его голос стал еще тише:

– Сложном, я бы сказал. Я поведал им о твоем лице. Но они придут в бешенство, если увидят руку. Ты где?

– В поезде. Думаю, буду дома через полчаса.

– Как твои синяки?

– Я давно на них не смотрела.

– Ну тогда не забудь замазать их.

– Хорошая идея. – Я помолчала: – Спасибо, что предупредил, Джош.

– Всегда пожалуйста. В остальном у тебя все в порядке? Тебя не было целый день.

– Да, все уладилось, хотя на это и потребовались некоторые усилия.

– Ладно. Увидимся. Пока.

Я поизучала незнакомый телефон, отключила звонок и убрала его обратно в карман. Зеркальце было там же, и я быстро огляделась, но, казалось, никто не обращал на меня никакого внимания. Я провела целую вечность, вглядываясь в него прежде, но меня интересовал только Кэллум и не беспокоило то, как выгляжу я сама. Прошло чуть больше недели с тех пор, как Кэтрин отдубасила меня, но мое лицо еще оставляло желать лучшего. Синяки большей частью были зелеными, так что цвет моего лица был довольно неприятным, но большинство болячек уже исчезло. Однако на руке оставался отчетливый след от удара клюшкой для гольфа. Я тихо вздохнула. Джош был прав: мама на стенку полезет, увидев его и поняв, что я утаила данное обстоятельство. К счастью, мои рукава были достаточно длинными и скрывали его целиком.

Когда поезд прибыл на станцию, я порылась у себя в сумке в поисках маскировочного карандаша, но такового в ней не оказалось. Впрочем, состояние моего лица все еще можно было списать на историю с Бисли, и я решила придерживаться ее. Забросив сумку за плечо, я пустилась в долгую дорогу домой.